Среда, 14 октября, 2020

Профессия — инструктор. Интервью с инструктором симуляционного центра АМТ Владиславом Мумбер.
Владислав, расскажи, как вообще стать инструктором первой помощи?

Во-первых, нужно, чтобы у человека было желание быть инструктором. Ну а дальше всё просто: если есть желание, значит, всё получится. Человек проходит определённые ступени, сперва на курсе демонстрирует желание этим заниматься. У нас есть профессиональный педагогический контроль, соответственно мы делаем определённый акцент на людей, заявляющих, что хотят быть инструкторами. Они должны знать материал, хорошо работать на курсе, отлично сдать теоретический экзамен и показать себя в практических навыках с сильной стороны, иметь личный профессиональный опыт врача фельдшера. Ну а главное, чтобы человек был хороший (смеется).

Понимаете, это командная игра, и если человек сложный, тяжелый, будет неудобен команде, то мало чего получится, нужно быть проще. Медицина — специфичная тема. Кто-то приходит и щеки дует, что у него опыт огромный. А это никому не нужно. Важны человеческие качества и желание обучаться и работать с людьми. Этот труд не совсем простой — ты работаешь со взрослыми людьми, каждый из них со своими навыками и опытом. Мы никого ни в чем не пытаемся переубедить, мы даем им новые практические навыки высокого уровня. Если им это интересно – они в этом развиваются. Взрослого человека не заставишь обучаться.

- А как ты сам стал инструктором?

- О (смеется), у меня история смешная. Меня заставили пойти учиться.

- А изначально у тебя медицинское образование?

- Да, я фельдшер по специальности. Еще у меня педагогическое образование — заочно закончил «спортфак» в ТГПУ, и мне мое руководство сказало: «Так, он "Пед" закончил, пусть идет первую помощь читает». Ну, я пошел, попробовал, и меня это зацепило. Первый раз людям что-то рассказываю, им это непонятно, но интересно. И вот первый раз обмен такими вещами мне очень понравился. Я загорелся и начал преподавать. Начал в Роснефти, на месторождении — Ванкорском производственном участке, потом в офисе «Красноярск-Роснефть» преподавал первую помощь. У меня были навыки того, что я делал своими руками, работая в скорой помощи, но методологии как таковой не было. Потом через знакомых узнал, что есть Центр Медицины Катастроф в Перми, где отличная школа по подготовке преподавателей первой помощи.

И как-то так сложилось, случайно или неслучайно — мне предложили перейти с месторождения в офис компании, и заниматься обучением. Была встреча с генеральным директором, и на тот момент я уже знал, что в Перми готовят инструкторов. Я сказал директору: «Я не преподаватель первой помощи, но есть вот такая школа в Перми, можно я туда съезжу, поучусь?»

Мне дали зеленый свет, я уехал в Пермь на месяц, прошел там подготовку. Там была очень мощная база, и там я получил те навыки, которым мы потом только через 7-8 лет обучались у поляков и норвежцев. Просто Пермь реализовала у себя Ганноверскую школу первой помощи. Там был театр травм, актеры и грим, все четко структурировано: сценарий, физика, биомеханика. Для меня это был восторг, реально другая планета: полная симуляция — машины, кто-то кричит, что-то дымится.

- По сути это похоже на тактическую медицину?

- По сути это была первая помощь. Я не был на курсах по тактической медицине, но это был именно реалистичный подход, релевантный – стирание границ между реальностью и обучением. Это нужно, чтобы у человека была высокая точка стресса, и всплывали рефлекторные навыки. Человек волей-неволей показывает, как он работает в жизни, и задача инструктора это увидеть, «стереть» ошибку в техническом навыке, и навязать новые навыки через условные рефлексы, применение и постоянное повторение. В этом вопросе переобучения – главное желание. Мы все – взрослые дети, поэтому лучший способ заинтересовать и привить желание – это игра. Так называемая «геймификация», квест.

- Что делал дальше?

Потом я приехал из Перми, мне дали возможность какое-то время управлять Учебным центром. Потом я уходил из компании на какое-то время, но это уже совсем другая история.

Когда я снова вернулся, центр уже был на другом уровне – это уже была симуляционная медицина, а не первая помощь. Первая помощь, конечно, осталась, она была и будет для всех, но мы повернули русло в узкую специфику – врачи и фельдшера. Нам это было интересно, потому что у нас большой штат врачей на наших объектах (в группе компаний). И человека, которого мы берем, нам нужно за неделю, пока он здесь и не уехал на объект – слепить, привить все необходимые навыки. Например, в Ганновере на это уходит целый месяц.

Мы промониторили все основные мировые курсы, которые мы можем у себя в Центре поставить. Наиболее интересными и эффективными курсами показались ITLS (догоспитальный этап), Американская травма, Advanced Life Support (расширенная реанимация для медиков) и Basic (для немедиков). Одновременно с этим вели переговоры с Национальным Советом по Реанимации России. Это европейская школа – ALS. Так же вышли на Польшу, поехали туда и прошли инструкторские курсы в Кракове. Получили статус full-инструктора по курсам ITLS и американской школы AHA (American heart association) – курс ACLS.

- В программирование бывают fullstack-разработчик, а в первой помощи – fullstack-инструкторы, значит?

- Да, да, да, фулл! (смеется). Потом мы познакомились с еще одними интересными ребятами, это компания Suffer (Норвегия). Эти люди вне формата, они задали бешеный темп и подняли нас еще на несколько этажей выше. Мы получили статус фасилитатора. У них слова инструктор не принимается. Инструктор это черное и белое. А фасилитатор – этот тот человек, которого не видно, он не стоит в центре, не говорит, что хорошо, а что плохо. Он управляет всеми этими «нейронными сетями», кидает несколько моментов, целей в команду, и команда в этих целях крутится.

Это совершенно не в формате российской школы преподавания. Мы приехали оттуда с распухшей головой. Но этот курс не прижился пока, к сожалению. Этот курс назывался REM (remote emergency medicine). Экстренный курс по медицине, который переродился из норвежского курса оффшорной медицины. Все обучение идет на статусе дебрифинга, на манекене там работают немного, больше на актерах. Мы с ними сошлись на том, что с актерами работать куда лучше, чем с манекенами.

- Но актеру ты же не будешь ребра ломать, правильно?

- Да. В итоге мы не можем просто практически применить актера. Но они минимизируют манекен – у них он только на реанимации. В остальных аспектах – травма и т.д. они сами играют. По 10-15 минут манекене или с актером и минут 30 на дебрифинг.

- Это профессиональные актеры или какие-то узкоспециализированные?

- Узкоспециализированные, да. Они все врачи-парамедики, но у них уже большой опыт актерского мастерства.

- Они проходили какие-то курсы по актерскому мастерству или в процессе сами обучались?

- Я думаю, что в процессе, но, может быть, их и готовили специально. Мы на самом деле поняли одну вещь: сначала хотели затащить Колледж Культуры к нам в учебный центр, как профессиональных будущих актеров. Но когда мы привели сюда студентов 5-6 курса «лечфака» (у них было такое желание), я понял что ошибался. Если есть харизма и желание – они прекрасно играют, причем с ними стало легче, потому что они знают патологическую физиологию, понимают, как нужно дышать, когда потерян определенный объем крови, где нужно снижать уровень сознания и т.д. Не медику это объяснять было бы долго. А курсанты сходят с ума – актер бледный и мокрый весь в крови. Это как раз таки релевантность – стираются границы между жизнью и обучением.

- Бывает такое, что в жизни, в стрессовой ситуации человек ведет себя неестественно. Например, ему больно или страшно, а он смеется и т.д. То есть реакции, по которым сложно распознать, что за ними стоит. Они отрабатывают такие реакции?

- Обычно у студентов в такие моменты возникает ступор. Мы видим это на курсе. Человек пришел «весь в медалях», серьёзный профессионал. А мы каждый раз градус повышаем, смотрим его реакцию. Смотрим, как они выдерживают нагрузку. А он встал и стоит, шаг не может сделать вперед – потерялся. И вот здесь начинается самое интересное – другие люди подхватывают, так выявляются лидеры. Берут на себя ответственность. Тут мы можем уже определять потенциальных инструкторов.

Еще раз – человек должен быть открытым, не сильно строгим, и иметь желание.

Вот так мы стали инструкторами. Путь был долгим, занял года два, но я считаю, что до сих пор не закончился. Сейчас я получил статус full-инструктора по европейской школе. Могу теперь преподавать как американскую, так и европейскую школу по расширенной реанимации, это такой шаг вперед.

- Все-таки два года могут показаться небольшим сроком. Но когда ты начинаешь уже в таком взрослом возрасте этим заниматься, к этому нужно все равно иметь большую мотивацию. Наверное, одна из них – когда тебе работа нравится. Расскажи коротко для наших читателей, что в твоей работе тебе нравится больше всего?

- Ну, больше всего мне нравится – что эта работа позволяет мне «оставаться в обойме». Так как я отошел от клинической практики и не работаю с людьми уже достаточно долго, но при этом, «сколько волка не корми – он все в лес смотрит». И когда мимо меня проезжает машина скорой помощи, все равно приятные воспоминания дают о себе знать. Здесь я очень сильно себя компенсирую. Мне нравится идти в зал, работать с людьми. Это не основная причина, но это фундамент. Если бы я не занимался и не преподавал курсы, то навыки я бы через год-два потерял. Теряются рефлексы – глубина, частота компрессий, скорость реакции, интерпретация информации с монитора.

Нравится получать новые знания. Когда я готовлюсь к курсам, я, так или иначе, читаю разные книги, пособия, в том числе новые. Узнаю новую информацию, последнюю, по нашей тематике. Причем эта информация – доказательная медицина. Мне нравится работать в рамках доказательной медицины.

- Наверное, в экстренной медицине не может быть по-другому. Здесь каждое действие и каждая секунда идет в счет жизни человека. И здесь не до неподтвержденных теорий.

-Да, не до плацебо и не до экспериментов. Второе, что мне нравится – это знакомства с новыми людьми. Люди приезжают с разных регионов, с разным опытом. Многие могут и нас чему-то научить, они практики. За семь дней очень можно привыкнуть к людям.

Подводя итог, мне в моей работе нравится три составляющих: быть в обойме, видеть результат своей работы и работать с людьми.

- Замечаешь итог своей работы на студентах?

- За эти семь дней они получают колоссальный результат, без преувеличений. Сравнивая работу в первый день и результат на выходе – это впечатляет. Я считаю, что у нас уникальный центр. Обычно учебные центры готовят людей, и они уходят в неизвестном направлении. Мы же много работаем именно с нашими фельдшерами, устроенными в группу компаний ЦКМ на удаленные объекты. И мы видим их дальнейшую работу, качество. Ребята, которые работают на моем проекте, фельдшера – они делают ТАКИЕ вещи, проводят полный комплекс расширенной реанимации, тяжелые травматические ампутации, останавливают контролируемые кровотечения. А до реальной ситуации они такое делали только на манекене. После этого мы поняли, что через наши курсы мы выводим фельдшеров на реально очень высокий уровень.

- Когда ты говорил о горящих глазах при виде кареты скорой помощи, я не мог не вспомнить слова о том, что в России врач – это призвание, а не профессия. Все-таки затраты на обучение и работу в этой сфере несопоставимы со средней заработной платой в отрасли. Да и в народе отношение не однозначное.

- Один священник сказал мне, что врач, военный и учитель – это не работа, а служение. Человек служит делу, и если это не твое – ты должен встать и уйти. То же самое с выгоранием. Если ты устал и не можешь продолжать своё служение людям– встань и уйди.

- С какими трудностями в работе сталкиваются инструкторы?

- Как таковых «трудностей» сходу вспомнить не могу. Но в разных сценариях есть риски, например, волнительный момент, когда ребята первый раз пользуются дефибриллятором. Ты переживаешь о том, чтобы они не нанесли электротравму себе, т.к. Они без опыта. Здесь нужно очень сильно контролировать зону работы. Это риск, но не трудность, мы несем ответственность. Но это и плюс, что мы работаем с реальным медицинским оборудованием.

- А нежелание человека учиться, если его сюда направили. Это не трудность?

- Нет, для меня нет. В какой-то период, может, для меня это и было сложным. Сейчас я умею договариваться, настраивать человека на работу. Но мы не заставляем, не давим на человека. Максимально убираем рамки и стараемся замотивировать, а не заставить. Потом люди немного расслабляются и начинают работать. Многие ребята, опять же, с наших проектов приезжают к нам как к работодателю и боятся показать неопытность, поэтому есть барьер. Но мы прямо говорим – мы не надзиратели, мы хотим вам помочь. И после этого обычно барьер спадает.

- Какой курс тебе больше всего нравится преподавать и почему?

- Я не могу, наверное, выделить какой-то один конкретный курс. Они мне нравятся все и у каждого есть своя специфика и особенность. Мне нравится работать циклами, не разъединяя их. Когда мы идем циклом: базовая реанимация, расширенная реанимация и травма – для меня это как один курс, забег на шесть дней. Потому что, разорвав их на три ячейки, он не будет полноценным, и здорово, когда ребята приходят на весь цикл. Без базовой реанимации люди не смогут понять расширенную, а в «травме» много методик инструментов, использующихся в предыдущей работе. Фишка в целостности для меня. У каждого курса своя цель и свой набор навыков на выходе.

- Последний вопрос. Бывает ли у инструкторов профессиональная деформация?

- Я думаю так: скорее всего, в инструкторы уже приходят люди с деформацией, медицинской. У которых уже лет 10-15 работы за плечами, они часто уставшие. Чаще это реаниматологи и врачи скорой помощи. Работа не простая, связанная с рисками и высокой нагрузкой, поэтому люди уже приходят с деформацией. А инструктор еще молодая профессия в нашем учебном центре, срок слишком небольшой, чтобы проанализировать, как это влияет на тебя. Утомляемость да, может быть, а деформации, наверное, нет дополнительной. Утомляемость бывает от 6-дневной работы инструктором, контролером, актером в одном лице. Это очень сильно выматывает.